Он зашел в кабинет и вот…
Сидя спиною к двери и поглядывая в окно, где на дворе ворчала мотором колхозная полуторатонка, Яков Степанович барабанил пальцами по столу и разговаривал по телефону с директором МТС, товарищем Буйницким. Увлеченный разговором, он не слышал, как Андрейка стучал в дверь, и не повернулся, когда тот вошел.
- Обижаете вы меня, товарищ Буйницкий, ей-право, обижаете,- горячо говорил Яков Степанович.- Минувшей осенью девушек трактористок к нам прислали. А нынче опять кого? Этот Зайцев Андрейка - ведь это же дитя, а не тракторист. Ему не трактор водить, а соску сосать… Что? Комсомолец? Проверить на работе? Пусть себе и комсомолец, а дитя, его от земли не видно… Не ошибаюсь, я - артиллерист-наводчик, у меня и на людей хороший прицел…
Не ожидая конца разговора, Андрейка незаметно шмыгнул назад за дверь. Уши его горели огнем. На душе было скверно. Вышел на улицу, закрыл за собой зеленую калитку. С минуту постоял под старым развесистым кленом, спустившим черные еще безлистые ветви из палисадника на улицу. Ну, пусть себе и правда - будем искренними - не вышел Андрейка ростом, маленький, щуплый какой-то. Не такой солидный и широкий в плечах, как того хотелось бы председателю. Но разве он виноват, что у него такой малый рост? Да и причем тут рост? Вон его напарник Рыгор вымахнул ростом может быть выше самого председателя, а выпускной экзамен на курсах трактористов едва выдержал. А пусть бы этот наводчик артиллерии посмотрел на Андрейкин аттестат, на его круглые пятерки. А высокое звание комсомольца, которое Андрейка носит вот уже третий год - разве оно ни о чем не говорит? Еще ни разу никто не упрекал Андрейку в том, что он запятнал его.
Обиженный и сердитый шел Андрейка домой, разбрызгивая рыжими юфтевыми сапогами весеннюю уличную грязь. Было у него намерение плюнуть на все, сложить в чемодан с висячим замком все свои нехитрые пожитки - белье, книжки, проститься с Рыгором, с хозяйкой тетей Устиньей и пойти обратно в МТС. Директор МТС Буйницкий, или как его все называли дядя Саша, безусловно, уважит его просьбу, переведет в другой колхоз, туда, где его не будут считать мальчишкой, достойным только соски.
Но чем дальше шел Андрейка, тем более успокаивался и остывал. Постепенно к нему возвращалась способность рассуждать трезво и разумно. Собственно говоря, если он возвратится со своей обидой в МТС, он ничего никому не докажет. Более того, каждый, в особенности этот наводчик артиллерии, действительно подумает, что Андрейка еще несерьезный мальчишка. А дядя Саша, хотя и уважит его просьбу, но будет очень недоволен всем этим. И вдобавок обязательно прочтет ему длинный выговор, напомнит об обязанностях комсомольца в дни весеннего сева, о трудовой дисциплине. А это Андрейка и сам все знает, и он согласился бы лучше проболеть три дня, чем причинить неприятное дяде Саше.
И еще не дойдя до кузницы, откуда доносился тонкий перезвон молотков, Андрейка принял иное решение - назло Якову Степановичу он останется в «Возрождении». Останется и докажет всем тут, какой он работник, хоть и мал ростом. Докажет, что недаром носит в карманчике на груди дорогую книжечку с силуэтом Ленина на обложке.
Весна шла в наступление широким фронтом. В поле, в лесу, на реке - всюду была видна ее широкая и смелая поступь. Два дня стонала Припять, будто работали там стопудовыми молотами какие-то кузнецы-великаны, а когда Андрейка на третий день утром вышел посмотреть на реку, то едва узнал ее. За исключением редких мелких льдин, что кружась стремительно плыли кое-где посредине разлившейся до горизонта реки, нигде и в помине не было ледяной зимней брони. По полям носился теплый, словно подогретый ветер, и под его животворящим дыханием все менялось на глазах: миллионами хлопотливых ручейков уплывали с полей талые воды, оттаивала и просыхала земля, а на солнцепеке даже начала пробиваться первая несмелая зелень.
Нынешнюю весну колхозники «Возрождения» ожидали с особым волнением. Дело в том, что, несмотря на очень чувствительный недостаток в колхозе тягловой силы, правление колхоза решило в этом году любыми средствами вспахать и засеять все свои пахотные земли, добиться, чтобы посевная площадь не только стала равной довоенной, но и превысила ее. И в особенности стремились колхозники поднять одно заброшенное поле - Замосточье, непаханное вот уже семь лет и превратившееся едва ли не в целину.
Как только земля оттаяла, на работу снарядили все тягло колхоза - лошадей, волов. Но основная надежда была на тракторы. Только с их помощью колхоз мог вспахать все свои поля.
Провожая трактористов в первый день на недалекое поле Грудки, Яков Степанович прямо так и сказал:
- Ну, хлопцы, в добрый путь! Помните - на вас вся надежда.
Андрейка ничего не ответил - ни обещаний никаких не давал, ни красивых слов не говорил,- повернулся, дал газ и двинул полным ходом на поле… Охваченный заботами и сомнениями в мастерстве тракториста, председатель издали прошел за ним на поле и постоял на опушке леса, наблюдая за его работой. Но Андрейка сделал вид, что не замечает его. Прогнал первую борозду, остановил трактор, сам проверил глубину пахоты, не доверяя прицепщику, затем сел за руль и пошел! И такой был у него вид и все обхождение с трактором, будто он - не новичок, а провел за рулем самое малое сезонов пять.
Яков Степанович постоял, постоял, и, надо сказать, на душе у него отлегло: парень хоть с виду был и неказист, но, видно, с огоньком, с хорошим комсомольским огоньком в груди.
И вот начались горячие деньки весенней пахоты. Никто в колхозе не думал и не ожидал, что в первый же день работы Андрейка вспашет на полгектара больше, чем надо было по норме. Андрейка даже и сам немного удивился, что это так легко ему удалось. Он пахал в этот день не медленно, но и не быстро, как бы проверяя, что выйдет, и оставляя «про запас» силы, чтобы поднажать, если увидит, что не вытягивает нормы. В общем до предела было далеко. А вот поди ж ты, даже перевыполнил норму.